Павел:
С одной стороны, человек всегда связан с «Нейро». Когда я ставлю «Нейро» в начале названия своих технологий, я как бы напоминаю себе, людям и специалистам, которые учатся у нас в Институте, о том, что мы не символ. Есть понимание, что человек — это символическое явление. Возможно, частично. Но это символическое явление буквально заплетено в нейросети. Те же символы буквально заплетены в нейронные сети, в причинный слой. Современный ученый скажет: «Ну да, мозг намного мощнее, чем проявленность человека». Мозг причинен, «Нейро» причинно по-отношению к человеку. А современный человек, или вообще человек, стремится найти в причинах проблему, чтобы там ее решить. А не все время менять симптомы, следствия, эффекты. Нам нужна причинность. Поэтому, прежде всего, «Нейро» — это про человека.
Эрика:
Начну наш диалог сразу с вопроса. В предыдущих встречах мы его затрагивали и немного раскрывали. Сейчас предлагаю приоткрыть завесу полностью и рассказать: «Откуда появилось «Нейро»? Почему возникла именно такая лингвистическая основа? Она как-то связана с метамодерном?»
Эрика:
Как раз на таких примерах и становится более понятно, в чем состоит концепция «Нейро», принцип современного творчества, современного арта. Я отметила для себя, что комбинации в виде воли и творчества, может создать уникальный доступ к тому, что вы называете «Нейро». То есть доступ к внутренним связям, которые раскрывают живое и настоящее, что есть в человеке. Творчество помогает узнать себя, а воля помогает на пути к процессу обновления. Прекрасный союз! Думаю, что в таком контексте концепция «Нейро» раскрывается еще с одной важной стороны — постоянное обновление. Хотела бы показать это на понятных примерах. Например, художественные стили обновляются за счет новой техники: был классицизм, где изображение было максимально приближено к реальности; появился импрессионизм — картина меняется, меняется техника живописи, на первый план выходит цвет и впечатление. В каждом стиле есть своя уникальность. В чем тогда уникальность концепции «Нейро»?
Второе, «Нейро» — это про причинность. И вот тут встает вопрос. А где причина, что человек такой, какой он есть? Где причина того, что у человека обстоятельства складываются именно так, а не как то иначе? У каждого из нас есть набор впечатлений, по поводу того, что такое красиво и что такое некрасиво. Например, учителя в школе вбили в голову: «Картина «Грачи прилетели» — это красиво». Это ведь что? Это импринты. Это впечатления, которые поддержаны авторитетом учителей, стоимостью картин, авторитетом художников. Точно так же есть наборы впечатлений, на тему того, как устроена семейная жизнь, как устроена общественная жизнь, «Как» и «Что» должно быть. Эта рабская приверженность тоже лежит в «Нейро» — упакована в нейронных сетях, в нейронных связях, в организме. И только там можно переформатировать и освободиться к чему-то новому.
Ведь все люди хотят жить как-то иначе. Хотят что-то менять в лучшую сторону, а у них получается «как всегда». Известная поговорка: «Хотел как лучше, а получилось, как всегда». Почему? Потому что «Нейро», не коснулось причинного слоя. Когда я говорю «Нейро», я говорю: «Давай, смотреть в корень. Давай смотреть, где ты организован и как ты организован». Можно об этом говорить языком искусства? Да, потому что это самый высокий язык в человеческой культуре. Правильно сказать, языком арта, языком поэзиса.
Давайте заходить в самые причинные области самым высоким языком. Тогда есть возможность и поднять высоту своего переживания и, в то же время, изменить то, что делает нас такими, какие мы есть. В тех местах, где мы это хотим изменить. Сама идея переустройства интересна. Это ведь, творчество.
Мне нравится менять хорошее на лучшее. Потому что это творчество. Идея комбинаторики интересна: ты можешь из одного материала, из себя, из своих нейронных связей, связать волю, воображение и причинный уровень, получив туда доступ. И за счет комбинаций, которые ты можешь создать через волю, воображение и прикосновение к организму, ты можешь создавать новые миры. Вот ведь, что чудно. В этом я вижу искусство актуального времени. Потому что «контемпорари-арт» уже устаревает. Мы говорим про актуальное, как про ныне существующее. Не как про устойчивый термин, а как про ныне существующее. Производить трансформации, в ныне существующем времени, в котором я живу — это для меня является процессом обновления. Для многих людей, которые со мной вместе — это тоже форма обновления. А обновление — это значит актуальное, значит живое, значит настоящее. Все, что устаревает, рано или поздно становится невыносимым. Вот что очень больно в человеческой жизни.
Мы создаем что-то хорошее, но оно сразу начинает устаревать. Сегодня, я научился своему любимому человеку дарить цветы. Это не значит, что каждый день, когда я буду дарить цветы, мой любимый человек будет также реагировать, как он реагировал в первый раз. Я закрепляю в себе привычку и удивляюсь: «Почему нет того же восторга, что и в первый раз?». Обновление — это постоянный поиск новых комбинаций отношений с реальностью. В этом творчество. Новые комбинации отношений с реальностью. Как только у тебя появился стереотип, привычка, рано или поздно, приведет тебя к невыносимому. И ты окажешься со своим букетом у закрытой двери. Возможно, хватит носить цветы? Принеси разок кефирчик, или что-нибудь еще. Я немного упрощаю примеры, так забавнее звучит.
Павел:
Давай разберем на примере НейроГрафики. Линия, которая идет не туда, где ожидаешь её увидеть — всегда актуальна. Вот тут удается решить парадокс: ты находишься за пределами стереотипа, так как сам того не ожидая, ведешь линию в новое пространство. Мне иногда говорят: «Все равно все изображения похожи». Да, есть стиль. Но сам художник, когда попадает в эту линию, он попадает в эффект новизны, эффект поэзиса, эффект удивительного нового. Вот тогда происходит искусство.
У меня, кстати, вообще нет предположения, что надо как-то со стороны оценивать искусство. Я вообще об этом не говорю. Очень часто смотришь и можешь признать в каком-либо произведении что-то красивое, ты можешь признать в этом искусство, но тебя оно не цепляет. Почему? По разным факторам. Но мой психический мотив не соответствует тому, что выражал на этой картине художник. Поэтому меня не трогает. Но я признаю — это удивительно, это ново, это тонко, это шедеврально.
Что такое для меня НейроИскусство? Это там, где трогает, торкает, цепляет, возбуждает самого художника. Я говорю, что художник — это потребность, навык, слоган: «Люди, давайте все заниматься искусством!». Если человек не занят искусством, то он принципиально устаревает. Я много лет работаю психологом. И всегда спрашиваю людей: «Что вы хотите?». Кто-то хочет устройства, кто-то хочет залатать дыры на борту своего жизненного процесса. Но в целом, люди хотят вечность, люди хотят бессмертия, люди хотят долгой жизни, люди хотят оставаться молодыми. Это такие мета-задачи — задачи, которые стоят над задачами бытового комфорта. Но ведь для этого нужно постоянно обновляться. Вот и все — это такая простая вещь. И тут искусство может помочь человеку решить мета-задачи.
Эрика:
Это очень интересная тема, в какой-то степени связанная с гуманизмом. Правда, у современного гуманизма множество тенденций и названий, которые мы упоминали в предыдущих диалогах: это трансгуманизм, постгуманизм, техногуманизм, метагуманизм. Если гуманизм, являясь мировоззренческой доктриной эпохи Ренессанса, провозглашает человека в качестве высшей ценности, то последующие воплощения гуманизма дополняют привычное понимание новыми значениями и встречаются у разных философов. Например, по Канту гуманистическая философия предполагает, что человек должен руководствоваться общепринятыми правилами при выборе своего поведения. Говоря о последующих воплощениях гуманизма, важно отметить, что одним из основных критериев оценки идеи становится технологический потенциал. В этом есть некая двойственность, так как современная машинизация может расцениваться по разному: как благо или как погибель. Сейчас вспомнила, что слово трансуманизм, а точнее первооснова этого слова «trasumanar» с итальянского на русский переводится примерно как «переходить пределы человеческих возможностей». Думаю это интересно разобрать в нашем контексте. Когда вы говорили про линию появилось понимание, что искусство НейроАрта стремится к важности процесса самого искусства. То есть в действии открываются некоторые возможности, которых ты не ожидаешь. Подумала о том, что НейроАрт — это искусство постоянного процесса. Это как раз та возможность, которая порой может выходить за грань человеческой, где художник не получает результат, после того как он это сделал, а он получает результат уже во время процесса написания данной работы. Мне это кажется очень интересным.
Павел:
Эрика, спасибо, что увидела это. Во первых, везде и всюду от философов, от управляющих людей, которые заняты делом, мы слышим, что «процесс важнее результата». Если ты не поглощен процессом, то результат всегда будет корявым, потому что не растворилось различие между субъектом и объектом действия. Когда человек растворяется в процессе, происходит нечто, что принято называть потоковым, или в древних, премодернистских языках, принято называть божественным. Начинает происходить чудо. Чудо соединения, через слияние человека с процессом. Чудо интеграции человека, который отделил себя от мира и сказал: «Я вообще не часть мира. Я познаю мир. Я его объективно описываю». Но происходит другое — интеграция. Вот тут и появляется этот «вау-эффект», искусство взрывается в самом человеке. И этот момент он не может забыть и все время старается его воссоздавать. Как бы еще раствориться? Каким бы еще способом, в какой бы деятельности раствориться? Факт в том, что в любой деятельности можно раствориться. Я помню, что мой первый опыт искусства был, когда я вскапывал какой-то огород. И это было удивительно. Потому что я был занят физической работой, и эта «потоковость» меня накрыла. Тогда я понял, что медитация существует. Конечно, то что делается каллиграфически: резцом, кистью, маркером, мастихином — это более тонкая работа. Это изящная, тонкая работа. Про процесс согласен с тобой. Спасибо.
Павел:
Дело не только в том, что это восточное. Наша каллиграфия, красивое письмо — это стремление к красоте. Воспроизвести смысл через букву, через слово — это более важное с точки зрения навыков, с точки зрения человеческой биомеханики, чем воспроизвести артикуляцию. Артикуляция тоже страдает. У каждого следующего поколения артикуляция все хуже и хуже. И это эволюционная задача, настраивать свою артикуляцию или нет. Артикулирование письмом намного более эволюционный навык создания красоты. Если ты можешь слово «мама» написать красиво, изящно, то это совсем не та же «мама» с точки зрения письма. Вот где важность. Как ты вкладываешься в букву, как ты вкладываешься в тот смысл, который хочешь передать. Печатная машинка, конечно, унифицировала все, сделав одинаковым. И те люди, которые умеют красиво писать, и те люди, которые вообще писать не умеют, могут сказать: «Я писатель». Какой же ты писатель, ты «печататель». Это совсем не та же профессия. Это надо понять, что не всегда надо читать текст, важно еще и на человека смотреть. Кто способен напечатанный текст, перевести в письменный? Вот где вопрос, вот где фигура. Раньше были времена, когда за словом «писатель», за определением этого слова, стояла фигура могучего человека, необыкновенного человека. А сейчас, писатель — этот тот, кто сумел издать книжку. Чем он отличается от обывателя, если он в слово, не вложил красоту написания. Утрачивается что-то очень важное, очень рукотворное. То рукотворное, что творит нас самих. Ведь, с помощью рук, мы творим сами себя. Руки — это тончайшая вещь в эволюционном развитии. Вот что нас отличает от всех иных существ на планете. Мы руками можем делать невероятные вещи, но постепенно этот навык передаем роботам. И вместе с этим деградируем.
Эрика:
Я уже стала забывать, что раньше всё было написано от руки. Но в контексте печатных машин, в современном дискурсе есть много последователей техногуманизма, о котором я упоминала выше. Сторонники этого направления считают, что за роботами будущее, что роботы и любой технический прогресс выше, возможно, человеческих, эстетическо-нравственных ценностей. В целом «техно» сейчас — это очень популярная основа. Хотя изначально лингвистическая основа слова «техно» с греческого «technê» — это ведь ремесло, искусство. Его интересно перефразировали в нашем современном мире.
Павел:
Скорее даже упростили. Всегда была ценность — упростить жизнь. Она появилась тогда, когда жизнь была невероятно сложна. Для чего она возникла? Чтобы высвободить себя для чего-то еще. Если у тебя это «что-то еще» есть. С другой стороны, я помню восточные, древние притчи про даосских мастеров, когда мастеру говорят: «Зачем ты носишь воду на своем коромысле, если можно провести водопровод?». Он отвечает: «Я и ношу, потому что я избегаю водопровода. Вот почему я ее ношу. Потому что мне надо что-то делать, чтобы оставаться мастером. А не просто упростить свою жизнь и сидеть в комфорте». Комфорт — это хорошая штука для тех, кто его никогда не знал. Проблема ведь в том, что современный горожанин не знает дискомфорта. Он просто не понимает, что обозначает это слово. Потому что везде комфорт. Можно предельно усовершенствовать комфортные вещи. Мне тут недавно говорит один архитектор: «Давай мы поставим тебе выключатели, чтобы тебе совсем не надо было вставать с кровати». Я говорю: «Зачем? Зачем мне? Не дай Бог! Зачем мне такое? Во что я превращусь?». Во что превращается человек, который лишен ручной деятельности? Я не говорю даже ручного труда, хотя мне нравится слово «труд», потому что оно говорит о работе Души. Я не говорю «ручной работы», потому что работа, это что-то другое. Ручной деятельности, рукотворства, рукотворения. Если человек лишен рукотворения, мне кажется, он теряет в принципе образ человека.
В этом смысле, когда я говорю про НейроАрт, или про наш Институт, я всегда говорю: «У нас есть принцип — «Умные руки». Все, что мы делаем, мы делаем руками». Руками человек возвращает себе контакт с самим собой, благодаря этим тонко устроенным, чутким инструментам прикосновения, ощущения, деятельности. Вот тут, буквально, происходит искусство, «техно». Оно рукотворное, «техно» — рукотворное. Роботизация... Хорошо, если робот сможет за нас делать какие-то прекрасные вещи. Но я там где? Разве это моя жизнь, если она создана роботом? Кто я там, потребитель? Вообще не хочу себя с этим идентифицировать. Благодарен за большой комфорт, но ищу себе зоны, где существует этот постоянный дискомфорт. Для чего? Чтобы оставаться человеком. Чтобы мобилизоваться, как человек. Чтобы была востребованность в чем-то моем, а не просто пребывать в употреблении жизни.
Третьего человека я ввел, знаете кого... архитектора. И вот это как раз есть концептуалист, который даёт планы, чертежи, схемы, авторскую модель для исполнения художнику. Я рабочего заменил на архитектора. Потому что воплощается сейчас тот, кто может сложить условно бизнес-план, собрать сценарий, сочинить что кому делать на этой площадке перформанса. По сути архитектор — режиссёр в театре. Наш институт реально занят вопросом архитектуры глобально. Глобально. Как 100 лет назад глобально архитектурой занималась школа Bauhaus или Корбюзье музей строил социальные концерты. У нас такой замах. Современной авангардист опять открывает, опять ломает парадигмы, потому что мы ведь то, что мы сейчас заявляем. Мы людям говорим, что НейроАрт изменит вас. Социологическая потребность, социологический типы Сен Симона проникают в психологические типы конкретного творца, конкретного читателя, и там в этом смысле тоже составляют некоторую рамочку в ролях в искусстве. Например, одна из ролей искусства — наблюдатель.
Четвертый человек в этой схеме — это заказчик. Заказчик дает понимание, что искусство не просто происходит, а искусство делается под заказ. Искусство — это социальный заказ, что-то специальное. Поэтому художник современный, он не просто творит от себя как импрессионист, он не просто отражает реальность, у него всегда есть согласие с заказчиком. Потому что если у тебя нет заказчика, ты всё время работаешь над своей идеей. Это всегда такой автопортрет, это очень аутентичное искусство, это постмодерн, просто потому что там художник всё больше делает от себя — художник становится поломанным. Почему поломанным? Потому что оторван от всех. Как только у художника появляется идея заказчика, он начинает мыслить в мир: «Это для кого? Это где будет стоять? Кто эти люди? Кто это будет смотреть? Как это будет через 100 лет?». Художник начинает мыслить, выходит из скорлупы своей мастерской, начинает с человеком общаться, собирать данные. Если он эксперт, он умеет данные собирать. И эти данные превращает в некоторые произведения.
Эрика:
Вы сейчас сказали слово «каллиграфически» и вспомнила одну историю. Я давно поняла, что мне довольно сложно даются восточные искусства. Видимо, это касается менталитета европейского человека, в которым я выросла. Мне сложно дается понимание китайского или японского искусства, но очень хорошо дается восприятие художников, а именно то, как они работают. Однажды я видела, как работает китайский каллиграф. Художник очень долго стоял с кистью в руках, настраивался. Процесс «настройки», как мне показалось, происходил вечность... Но все это время я стояла, наблюдала за ним и думала: «Ну когда же произойдет этот момент искусства?». Когда момент произошел, я была крайне удивлена. Работа длились секунды 3. То есть, он долго настраивался, и за 3 секунды начал и закончил свою работу. Для меня это было такое сильное «вау»! Процесс его искусства начался задолго до того, как он коснулся кистью бумаги. Очень интересное для меня событие.
Эрика:
Проблема потребления в современном обществе с каждым днем набирает обороты. В этом согласна с вами, Павел. Думаю то, о чем мы с вами говорили выше, как раз направляет читателя в обратную сторону — выходить из зоны комфорта. НейроАрт, а точнее линия НейроАрта, могут помочь в этом процессе.
Спасибо, Павел. В сегодняшнем диалоге открылись многие интересные концепции. Интересно, что еще удастся открыть в следующий раз?
Мне нравится менять хорошее на лучшее. Потому что это творчество.
Филонов. Формула весны. 1918-1929
Кандинский. Композиция VIII. 1923
Малевич. Супрематическая композиция. 1916
Кандинский. На белом II. 1923